[Path-in-the-color]

Название: Солнце встаёт
Фандом: Блич
Автор: Murury
Бета: Смерть в серой хламиде
Жанр: психодел, ангст, почти романс
Пейринг: Улькиорра/Ичиго, Айзен машет и улыбается через строчку.
Рейтинг: NC-17 планируется.
Состояние: в процессе
Саммари: Айзен всё-таки победил. А неугодного Королю отправили в ссылку в Сибирь заперли в Уэко без возможности возвращения. Не в одиночестве.
Предупреждения: ООС и АУ. Обоснуй минимален. Ересь. У персонажей всё более явно невпорядке с головой.

Некоторые пояснения: Мы все помним, как стал Пустым брат Орихиме, то бишь Сора? Его сожрали. На самом деле, механизм обращения души в минус в каноне не определён и противоречив, но некоторые высказывания Айзена и тот же эпизод с Сорой вполне можно повернуть с пользой для обоснуя, что я и проделала.

Глава 5:

Гремел гром. Раскатистый, глухой, он вполне мог быть и звуком разрывающихся вдалеке снарядов, и битвы на банкаях – или просто признаком приближающейся грозы. А может быть, даже конца света.
Ичиго предпочитал грозу. Её он любил больше, чем драку или войну – и почему бы это? Сейчас он вряд ли сказал бы.
Куросаки пошевелился. Во всём теле была тревожная лёгкость, не похожая ни на что и странно противоречащая… чему? Вокруг точно шёл дождь, наверняка ледяной, но отчего-то ему было на это плевать. Хотелось спать. Ичиго ощущал себя усталым и мокрым насквозь, а ещё - опять что-то забыл.
Стоп. Опять?
И тогда будто повернулся какой-то винтик в голове, скрипнул, зашуршал рассыпающейся ржавчиной – Ичиго вспомнил. Холод, квинси, спортивная площадка, Пустой… не в таком порядке, но это было не важно. Он распахнул глаза и резко сел, прижав руку к груди. Белые плиты, в стороне – дверь, запертая на замок, ограждение. Ладонь будто током кольнуло – дыра ощущалась даже сквозь футболку. Школьная крыша с утра не изменилась.
Ворона любопытно каркнула и скосила на Ичиго взгляд. Он сунул руку в карман и выгреб оттуда горстку крошек. Чёрт его знает, откуда они взялись, но он был уверен, что они должны быть.
Пакетик из-под сока Ичиго поднял и кинул куда-то вниз; ворона спокойно клевала крошки там, где (нет, не вчера, вчера – это сегодня) не так давно была нарисована кровью звёздочка. Прямо как символ коммунизма из далёкого и кошмарного Советского Союза. Ну, по крайней мере, кошмарным он выходил со слов сенсея.
Тучи расступались, маленькое Уэковское солнце потихоньку ползло вверх по небосклону.
Ичиго помотал головой.
Времени было немного. Надо было думать, как вытащить Пустого… как вытащить себя из-под этой чёртовой стрелы. А то ведь второго шанса не дадут.
Решение пришло внезапно и легко – прямо как предыдущая идея с демоном. Но различие всё-таки было: если тогда Куросаки свершал эпическое подражание Варкрафту только для того, чтобы сделать хоть что-то, то теперь знал, зачем, почему и ради чего.
Прямо как тогда, когда ещё был жив. Пусть даже этого времени он почти не помнил.
Ичиго поднялся и прислушался – не ушами, а тем, чёрт-его-знает-каким-по-счёту чувством, которое позволяло уловить чужую реяцу. Почувствовать вкус.
Другой Ичиго был где-то недалеко.

Солнце немилосердно палило – Куросаки уже чувствовал, что кожа начинает обгорать. Наверняка потом слезет.
Пустой нервничал: длинный костяной хвост мотался из стороны в сторону, на маске застыло настороженное выражение. Жёлтые хищные глазки щурились, глядя на него.
- Знаешь, - сказал Ичиго, - мне нужно тебя съесть.
- Класс, - ответил Пустой, и Куросаки вздрогнул – он сам слишком часто так говорил, - значит, как сытый – так знакомимся и всё такое, а как жрать захотел – пришёл? Ненавижу таких.
- Не в том дело!.. – начал было Ичиго, но его перебили.
- Да пошёл ты.
И напал – первым.
Вот только шансов у него не было никаких. А кирпичи, падающие на голову сами собой и вовремя, тут не летали.
- Прости, - пробормотал Ичиго, - иначе нам обоим конец.
Пустой выл – а Куросаки снова ел – и отчего-то ему было дико противно. Не от крови и сырого мяса: такого он достаточно навидался. Как будто с ним кто-то уже делал подобное.
Футболка и брюки пропитались красным, потяжелели, прилипли к коже, будто кровь впитывалась глубоко внутрь, чтобы не смыться. В душу.
Когда Ичиго переживал первую холлоуфикацию под недремлющим оком Урахары, это было больно. Он помнил свои собственные жуткие вопли; до того он и не думал, что человек вообще способен такие издавать. Голос он тогда сорвал дня на три, если не больше.
Пустой вопил так же.
Его голосом.
Ичиго не говорил больше ничего и другого выхода не искал – во-первых, было уже поздно, а во-вторых – он неплохо себя знал, себя и свою удачу. Другого выхода могло и не найтись, а Пустому… себе нельзя было давать и шанса. Малейшего.
- Прости, - снова и снова бормотал Куросаки, сглатывая кровь, - прости.
Кажется, ему всё-таки напекло голову: перед глазами клубилась зеленоватая холодная дымка, его тошнило, ему отчего-то хотелось плакать. Он вообще не помнил, когда ему в последний раз было настолько хреново.
Обочины разбитой дороги заросли ядовито-голубыми, неприятными и незнакомыми цветами. Ичиго валялся совершенно один, голубые искры гасли, кровь – засыхала и стягивала кожу и одежду грязно-коричневой липкой корочкой. Стебельки у цветов были бледно зелёные, слабые и как будто подгнивающие. Запах гнили, по крайней мере, Ичиго чувствовал очень и очень отчётливо.
Прямо как тогда…
И тут Куросаки Ичиго всё-таки вспомнил всё, что имел неосторожность позабыть.

Айзен был невозмутимо-доброжелателен, как и всегда. Ичиго иногда удивлялся, насколько он похож на школьного завуча манерой любезно говорить гадости. Школьного завуча, кстати, Куросаки имел несчастье приобрести в классные руководители. Ичиго его не то чтобы сильно любил или ненавидел – предпочитал не связываться.
С Айзеном не связываться не получалось из-за его настырных попыток что-то там захватить и сделать мир лучше. Его надо было победить, всех спасти и доделать, наконец, тот трижды долбанный доклад по анатомии, а не то биологичка при случае запросто могла и указкой по затылку, и мелом в лоб. И даром, что старушке под восемьдесят. Вон, Рукии тоже под восемьдесят, и ничего, бегает со своей Соде-но-Как-там-её, кроликов ваяет, устав нарушает.
Ичиго встрепенулся – кажется, Соуске подходил потихоньку к концу своей бесконечной, как урок географии, речи, и пора было изготавливаться к бою.
Сейчас Куросаки почти забыл и отчаяние, испытанное при виде одного за другим побеждаемых капитанов, и странную опустошённость, навалившуюся, когда он понял, отчего новая Гецуга зовётся Финальной.
Ичиго помнил и безразличие, и свою мысль «Всё зря», когда изрядно побитый перед этим Айзен тащил его, как Робин Винни Пуха за ногу по сухому, обдирающему кожу асфальту. Помнил удивление знакомостью помещения, куда его притащили, и осознание: Соуске наведался к нему в гости. Самого Куросаки он небрежно, как пакет с продуктами, закинул на стол.
Что удивительно, проделал он это всё молча. Видимо, до Айзена тогда дошла простая истина: шансов мальчишке давать нельзя.
- Вот ты и проиграл, - сказал Соуске негромко. Тряхнул длинными патлами, прищурил жуткие фиолетовые глаза. – Даже двигаться больше не можешь.
Потом он опять замолчал, деловито ухватил Куросаки за волосы на затылке и заставил запрокинуть голову. Примерился рукой (Ичиго констатировал про себя, что нынешним его маникюром можно и стекло резать), осторожно наклонил его голову чуть вбок, и…
Горло Ичиго перерезали аккуратно и очень профессионально. Даже больно почти не было – как ножом палец порезать, только длинно и на шее. Кожу немного защипало, а за ворот потекло горячее и мокрое. Спустя пару секунд начало темнеть в глазах: Ичиго успел почувствовать, как кто-то… а, Айзен, сволочь… приподнимает его за плечи.
И услышать насмешливое и теперь, уж теперь-то вновь невозмутимое «Приятного аппетита».
А потом были не по-фейски острые треугольные зубы и темнота.

Первым чувством был стыд.
Жгучий, горячий стыд – и ярость.
Айзен его сожрал, просто взял и сожрал, как дрянные слабенькие Пустой жрали неосторожные души в переулках. В этом было что-то до такой степени унизительное, неестественное, гадкое, что уж лучше бы чёртов ублюдок над ним надругался и станцевал на трупе. Ичиго не смог бы внятно объяснить, чем пожирание в корне отличается от убийства (да ещё таким экзотическим способом), но его ярости и его стыду на это было плевать.
Ему хотелось зарезаться Зангецу (и плевать, что Зангецу за это потом оторвёт ему голову и ещё что-нибудь, а Пустой с удовольствием поможет), заколоться ржавым циркулем, кинуться с холма Соукиоку – но ещё больше хотелось добраться до Айзена и проделать всё это с ним. А потом отыскать после перерождения и сделать это снова. И ещё. И ещё, ещё, ну ещё хоть разочек, пожалуйста.
Когда-то Айзен втирал ему о ненависти, дальновидно придерживая лезвие Зангецу подальше от лица, и теперь Ичиго ненависть эту сполна познал, обпился ею, как дешёвым палёным алкоголем.
Его тошнило.
А где-то между рёбер завёлся вкрадчивый шевелящийся зверёк с мелкими острыми зубками в десять рядов.
И Ичиго даже догадывался, что это значит. А ещё догадывался, откуда взялись стыд и ярость.
Сожрали!
Что может быть унизительнее для Пустого?..
Ичиго не знал страха регресса, не прожил ни одной из тех бесконечностей, которыми были смерти других васто-лордов, в жизни не ел ничего живее червивого яблока – но инстинкты и реакции у него были теперь те самые, минусовые.
Ичиго помнил Сору. Помнил длинный гибкий хвост, безумие, искорёженную маску и боль, написанную на лице под ней. Отчего-то Куросаки стало любопытно – «А у меня теперь есть хвост?». Желания пойти и одарить отца и сестёр большой любовью пока не возникало, но это не обнадёживало.
Глаза открывать было страшно. Ичиго не хотел знать, во что превратился.
Вдруг его не очень-то вежливо пнули в бок и велели:
- Поднимайся, Куросаки Ичиго.
Так началась его смерть.

Вспомнил он и сестёр, и родителей, и Кона, и Уруру, и всех остальных.
А потом поднялся с асфальта, отряхнул джинсы и задался вопросом: «Где это я? И где все?»
На поясе больше не было неработающего плеера – там висел обломок меча с чёрным лезвием, почему-то банкайного образца.
«Что же я с вами сделал…»
В голове встрепенулся инстинкт: «Всех спасти!», дремавший… как раз всю смерть дремавший. Ичиго оправил футболку, потянулся, нахмурился и пошёл вперёд – в сторону больницы, дома и… церкви.
Цветы с гнилыми стебельками за его спиной ползли вверх по стенам, прорастали из асфальта, шептались и потихоньку рушили ненужные декорации.
Школы и площадки больше не было; да и для чего нужна в квесте пройденная локация?
Зангецу жёг бедро.

На этот раз из-за дверей не раздавалось никаких звуков. Церковь стояла, лёгкая, воздушная и абсолютно неуместная. Ичиго толкнул двери – распахнул настежь, влетел внутрь – и остановился, как вкопанный. Не-Айзена не было.
В узкие витражные окна заглядывали солнечные лучи, гасли, колебались, рассыпались по полу разноцветными подвижными пятнами. Куросаки сделал несколько шагов вперёд, ухватился рукой за спинку скамьи. Никаких звуков не было, будто бы у него разом ни с того ни с сего заложило уши.
Демон сидел в первом ряду, закинув ноги на скамейку и скрестив руки на груди. Кажется, спал. На нём была более-менее целая, не успевшая обтрепаться после колонии одежда.
- Шиффер, - тихо позвал Ичиго.


Кризис вроде преодолён, товарищи
И я подумала, что ввиду не такого уж большого размера лучше по две-три главы на пост делать.

Глава 6:
- Шиффер, - тихо позвал Ичиго.
Пыль не двигалась – застыла, замерла в разноцветных лучах, рассыпанных витражными окнами, как на старой фотографии. Воздух был застоявшимся, спёртым, как будто двери церкви не открывались лет десять.
Ичиго шёл, шёл вперёд среди скамей, расставленных кое-как, среди косых столбов пыли и света, стараясь не заходить в них – они казались ему осязаемыми, твёрдыми, будто о них можно было споткнуться и расшибить лоб. Звук шагов запаздывал на секунду или даже две.
Улькиорра мерно дышал во сне, хмурился. Он казался здесь одуряюще лишним – в белой помятой одежде, с поцарапанным лицом, дышащий - слишком… настоящий? Ичиго никогда этого не замечал – как можно не замечать что-нибудь вроде человека, которого встречаешь каждое утро по дороге в школу – а когда перестаёшь его видеть, тебя одолевает смутное беспокойство. Куросаки остановился шагах в трёх от Шиффера.
Пыль двинулась было на мгновение, закружилась – но тут же снова замерла, будто кто-то быстро щёлкнул пару раз по кнопке “play”.
Шиффер проснулся сразу, без перехода – просто открыл глаза и уставился на Ичиго так, будто только что задал вопрос и теперь ждёт на него ответа.
- Привет, - сказал ему Ичиго.
Шиффер продолжал смотреть, не меняя ни выражения лица, ни позы. Прямо перед ним на полу было чёрное, неестественное на вид круглое пятно – Ичиго обернулся и поднял взгляд вверх – там было неканонически огромное окно-роза. В его центре вместо постных ликов святых было чёрное, матовое стекло – свет проходил через него, и отчего-то пыли в нём не было. Ичиго в который раз подумал, что лучше не задумываться о вывертах окружающего мира.
Лучше вообще не задумываться.
Улькиорра сел на скамье, помотал головой, снова поднял на Ичиго взгляд, щуря глаза: солнце светило ему прямо в них – свет был красным, как в комнате для проявки фотографий.
Взгляд у Шиффера был цепкий, недоверчивый, казалось, что в голове у него вертятся и сухо щёлкают мелкие бритвенно-острые шестерёнки. Ичиго почувствовал, как что-то ледяное, гладкое мазнуло по позвоночнику изнутри, остановилось где-то в горле – и это что-то слишком походило на страх. Иррациональный, инстинктивный. Сейчас Куросаки был не вполне уверен в том, что рад его появлению чёрт знает откуда.
От него веяло голодом.
Ичиго чувствовал это как что-то отдельное, как прикосновение или взгляд –голод ощупывал Куросаки взглядом Шиффера изнутри, почти пробовал на зуб. Улькиорра разлепил губы и медленно, почти по слогам произнёс:
- Подойди.
У него под глазами были здоровенные синяки, да и вообще выглядел он неважно.
Ичиго нахмурился и шагнул вперёд, сел рядом, игнорируя истерящее, захлёбывающееся пеной бешенства чувство опасности. Он чёрт знает сколько шатался с Шиффером по пустыне, они оба были обязаны друг другу жизнью - и это был вполне достаточный повод для доверия. Так думал Ичиго.
Красные, застывшие пылинки взметнулись, закружились – Улькиорра неуловимо-быстро метнулся вперёд, толкнул, прижал Ичиго за горло к скамейке, больно долбанув затылком о лакированное дерево. Рывком задрал футболку под подбородок - Куросаки рванулся, схватил его за руку. Вздрогнул от пробежавшего по коже холодка.
- Рехнулся?!.. – прошипел сдавленно .
- Тихо, - бросил Шиффер. Наклонился, впившись ожившим, разозлённым взглядом в его грудь. Констатировал: – Плюс.

Куросаки замер. Улькиорра глянул быстро ему в глаза – остро, острее, чем шестерёнки под белым осколком маски, как будто Ичиго его смертельно оскорбил – и приложил ладонь к месту, где дыра… была. Рука у него была горячая: Ичиго смутно помнил, что это значит - всё в порядке. Улькиорра обвёл двумя пальцами правильный круг, нажал посередине большим. Молча склонил голову набок.
Было ощущение, будто он… примеряется.
- Отвратительно, – процедил Улькиорра ровно.
До этого момента Ичиго и не подозревал, что тот может говорить подобным тоном. Что он вообще способен – не раздражаться, злиться. Зрачки Шиффера расширились, почти заполнив всю радужку, как будто он был под кайфом.
А потом Улькиорра отпустил реяцу. Она навалилась не бетонной плитой, как у Джаггерджака или Айзена – она показалась Ичиго бесконечной, сыпучей, жгущей глаза массой горячего, голодного песка. Куросаки охнул и дёрнулся – где-то в голове поднялась волна дикого, инстинктивного ужаса – даже сильнее, чем при знакомстве с живой белой долиной.
Поднялась – и разбилась о стену со смутным определением «Шиффер-свой-вашу-же-мать».
- Ты больше не моя фракция, - произнёс Улькиорра.
Где-то там, далеко, за кучей помех, сквозь слой несуществующего раскалённого песка, забившего Куросаки горло.
- И кто… я теперь? – прохрипел Ичиго.
Песок надавил сильнее, заставив сдавленно выдохнуть, почти застонать. Это было действительно больно – давящий, жгущий, колющий со всех сторон песок, песок вместо воздуха, раскалённый сыпучий песок в венах, в голове. Ичиго сжал зубы, попытался вдохнуть – и не смог. Хватанул судорожно воздух ртом, дёрнулся – и…
Отпустило. Пропало.
Ичиго жадно, до темноты в глазах дышал затхлым, пыльным воздухом. Навалилась слабость, как будто его заставили несколько часов бегать вокруг Сейретея с живыми вырывающимися железными штангами наперевес. По виску скатилось что-то мокрое – Ичиго не удивился бы, будь это кровь.
Вскипевшая, вытесненная из вен настырной стеклянной пылью.
Шиффер наклонился и долго, непонятно посмотрел Куросаки в глаза. Моргнул.
- Еда, конечно, – сообщил.
А потом отпустил, наконец, горло Ичиго и уселся рядом, будто ничего и не было. Куросаки с трудом поднялся, облокотился о хлипкую спинку скамьи, одёрнул футболку. Повернулся – и врезал Улькиорре от всей души. Она у Куросаки была широкая, недаром у него столько друзей было. Врезал не за что-то – за всё в комплекте.
- Твою мать, – начал очень тихо и очень зло, – где ты шлялся до сих пор? Что происходит? И зачем…
И поперхнулся своими же словами. На этот раз песок обратился в колючие толстые иглы, вонзившиеся, ввинтившиеся в затылок на мгновение – и исчезнувшие. Шиффер индифферентно посмотрел на него, не поворачивая головы, и велел:
- Хватит. В следующий раз я тебя съем.
Будто бы устало прикрыл глаза, откинулся назад, закинув руки за голову. Ичиго ему не очень поверил, но всё равно огрызнулся, отворачиваясь:
- Смотри не подавись.
Шиффер промолчал.
В церкви было светло, пыльно и холодно – холодало, медленно, но верно. Ичиго протянул руку – она тут же покрылась цветными бликами, как какой-то особой, весёлой трупной плесенью. Куросаки фыркнул с досадой и качнул головой.
- Что? – спросил Шиффер, не открывая глаз.
- Всего ничего. За последние несколько дней я успел попасть на встречу одноклассников, поиграть в злобного сатаниста и сожрать самого себя. Заметь, почти по обоюдному согласию.
Ичиго сам себе удивлялся – он не думал, что сможет говорить обо всём так спокойно.
Улькиорра распахнул глаза. Развернулся, качнулся к Ичиго, как заворожённая ядовитая змея, ухватил его за ворот футболки. Куросаки ухватил его в ответ – сейчас ему было плевать на песок, на яды и на угрозы, он просто отвечал действием на действие.
- Вот как, - негромко произнёс Улькиорра.
У него был такой взгляд, будто Ичиго совершил какое-то неисправимое, гадкое преступление, которому нет и не будет оправданий.
А потом Шиффер свободной рукой резко собрал в кулак волосы на его затылке, и, прежде чем Ичиго осознал, что сейчас ему свернут шею, Улькиорра впился в его губы, жадно, будто намеревался вытянуть из него душу через рот.
Как будто это уже был начальный акт пожирания. Ичиго отшатнулся, но сейчас – именно сейчас, когда Ичиго был человеком – Шиффер был значительно сильнее.
Это всё почти… пугало.
Песок снова заклубился вокруг, не давя, легонько царапая кожу, царапая лёгкие изнутри. По позвоночнику прошлась волна мерзкого, щекотного холодка.
- Да что с тобой?.. – сипло шепнул Ичиго, когда Шиффер от него оторвался.
Чужая реяцу не исчезала – трогала снаружи, трогала изнутри, дразнила судорожно сжимающееся сердце уколами и почти прикосновениями. Щекотала желудочки и аорту, бежала по телу вместе с кровью. Хотелось вырваться и прекратить это; это ощущение, когда каждый вдох скребёт по горлу навязанной… лаской?
Куросаки чувствовал во рту знакомый привкус – кровь и мясо. Это было знакомо и гадко.
Вкусно.
Шиффер недавно ел, понял Куросаки. И от этой мысли вдруг сделалось горячо, горячее, чем от реяцу Улькиорры и полузабытой порнухи, когда-то смотренной на пару с Кейго. Ичиго был человеком; был им пятнадцать с половиной лет своей жизни. А потом полгода был Пустым и не питался ничем, кроме мяса.
Живого, порой говорящего злобного мяса.
Улькиорра молча посмотрел Ичиго в глаза, и взгляд у него был до такой степени ясный, что Куросаки сразу понял - шифер у Шиффера поехал.
Тот наклонился к его шее и вдохнул, провёл носом по кадыку – его рука на затылке у Ичиго больше не сжимала – больно тянула, перебирая, путая пальцами волосы.
«Хочу», – стукнуло в голову, наполнило до краёв – чужое, чистое и кристально-прозрачное, как холод анабиозной камеры.
Мысль.
Ощущение.
Пугающее.
Ичиго подумал – «Какого чёрта?», рвано выдохнул и со всей силы оттолкнул Шиффера от себя.
Уставился на него, тяжело дыша. Замахнулся, не думая, для удара – и не ударил. Улькиорра смотрел ему в глаза, молча и не двигаясь, как загипнотизированный, и в этом было что-то почти…
Чёрное пятно на полу как будто стало ближе.
- Успокойся, – произнёс Улькиорра медленно, почти по буквам. Требовательно.
Его голос разнёсся в тишине неожиданно громко, как удар гонга или что-то вроде.
Реяцу вдруг разом стало больше – Ичиго задохнулся вдохом, скрючился, дико глядя на Шиффера. Песок шевелился под кожей, прямо в нервах, и у Куросаки темнело в глазах, его трясло – тело превратилось в текучий, готовый вскипеть от любого прикосновения кисель.
Он ни разу в жизни не слышал ни о чём подобном.
- Что… это? Зачем? – прохрипел он.
Шиффер наклонился, почти аккуратно уложил его на скамью, взяв за плечи, и ответил так, будто это всё объясняло:
- Это я. Потом.
А затем песка снова стало больше, и Ичиго на несколько секунд рухнул в какое-то дикое, глубокое и жаркое забвение.
Когда он очнулся, оказалось, что Улькиорра стащил его на пол. Пятно чёрного света под лопатками жглось, отдавало электричеством куда-то в затылок, а он – Ичиго – сам судорожно оглаживал чужую грудь и живот, запустив руки под мятую белую ткань. Куросаки чувствовал себя так, будто его накачали жутким химическим афродизиаком с наркотическим эффектом.
Он не хотел думать, во что это может вылиться.
Шиффер рванул вверх футболку у него на груди, с силой провёл ладонями по бокам, сжал.
Ичиго обхватил Шиффера ногами за рёбра и руками за плечи, рванулся, подмял под себя, прижался ртом ко рту Шиффера – будто делая искусственное дыхание. Улькиорра дёрнул его за пряжку ремня и резко нажал под рёбрами - Куросаки охнул. Спину опять вжали в холодный камень.
- Моё, – бросил Улькиорра едва ли не угрожающе. – Лежи.
- С-спина.
- Что?
- Холодно. И стрёмно. И храм.
Улькиорра хмыкнул.
С тем, что перенимает потихоньку чужую магистройодовскую манеру разговора, Ичиго пришлось смириться. И было уже вовсе не так холодно – просто… жутко.
Во всём происходящем было что-то удивительно горячее и безобразное, и Куросаки никак не мог понять, хочет он стошнить или продолжить. Улькиорра, правда, не очень-то спрашивал. Если бы спросил, Ичиго точно… отказался бы?

…Ощущение зубов на коже было знакомым. И это уж точно не было ни игрой, ни попыткой ласки, ни чем-то вроде этого. Ичиго вскинулся, ухватил Шиффера за волосы на затылке, потянул от себя.
- Ты в своём уме? – прохрипел.
В ответ послышался – не рык, нет, странный, пробирающий низкий звук, нарастающий откуда-то изнутри чужой груди. Шиффер вколотил колено Ичиго между ног, снова потянулся к нему – тот вздрогнул, поймав его взгляд – холодный, дикий, без малейшего проблеска разума.
- Шиффер!.. - рявкнул Ичиго.
Тот не слышал – прижал к полу всей тяжестью, ухватил за руки – и ещё был голод. От Шиффера снова несло голодом, как запахом жареного от дешёвой забегаловки или гнилью от лежалого трупа.
Ичиго рванулся, долбанул Шиффера лбом в лоб – тот даже не отреагировал – и по какому-то странному наитию отпустил собственную реяцу. Ту часть, что была связанна с маской – она снова была с ним, глубоко, в его голове и на его лице.
Послышалось сдавленное, будто через подушку, хихиканье, и радостное:
«Вляпался!»
Ичиго этого голоса не слышал уже… сколько? И никогда не думал, что обрадуется ему.
Пустой, его Пустой, вечно скалящаяся ехидная тварь, которая не раз спасала ему жизнь.
Как сейчас.
Шиффер отпустил его и почти вскочил на ноги.
С секунду у него на лице было непередаваемое выражение – смятение пополам с «ачтояздесьделаю?». Он выдохнул и потёр лицо ладонями.
- Ну ты… - начал Ичиго.
Начал и понял, что добавить нечего.
Пыль медленно кружилась вокруг, притворяясь нормальной. Чёрного пятна на полу не было.
Ичиго поднялся на ноги.
- Надо поговорить, - сказал Шиффер. – В другом месте.
Куросаки кивнул.


Сыр был на удивление свежим, а вот хлеб за время его отсутствия дома успел сделаться прибежищем таинственной внеземной цивилизации. Потому пришлось есть сырные бутерброды с сыром.
Это было неожиданно ново: есть нормальную еду. То есть, не говорящую, никогда не говорившую. Не было ни азарта, ни адреналина – даже вкуса, механическое удовлетворение потребностей, только и всего. Ичиго понял, что по-иному воспринимать человеческую пищу не сможет уже никогда.
Улькиорра наблюдал за процессом с брезгливым любопытством, тем, с которым разглядывают змей в террариуме. Потом всё-таки отвернулся, поглядел на стену. Там висел повешенный Юзу календарь с какой-то покемонской живностью – Куросаки подумал про себя, что каждому своё.
- Ты… закончил? – спросил Улькиорра чуть погодя.
Ичиго залпом допил воду из чашки и кивнул.
- Что с тобой было, когда ты оказался в этом месте?
- В смысле, в Каракуре?
- Это не Генсей, - Шиффер поморщился. Ичиго открыл было рот, но тот добавил: - Потом. Сначала ты.
- Я шёл по дороге, и… - Ичиго вспомнил горячий асфальт, людей, запахи, – чёрт, одежда! – он только что заметил, что одет в джинсы и футболку.
- Дальше.
- Тацки… Тацки – это моя подруга, настоящий мужик, в смысле… - Улькиорра приподнял бровь, – короче, сначала я даже не помнил, как её зовут, понимаешь. Я вообще, кстати, мало что помнил. А она была взрослая. Сначала она мне врезала, а потом обняла, - Шиффер медленно опустил подбородок, подперев его костяшками пальцев, не отрывая при этом взгляда от Ичиго, – а потом как будто за миг меня забыла.
- И?
Ичиго рассказывал. Получалось как-то бредово и по-идиотски, но, по крайней мере, теперь он был уверен, что не в порядке что-то не только с ним самим, но и с миром вокруг него.
- Ясно, – сказал Шиффер, когда он закончил. – С вороной - идиотизм.
- Сам знаю, – отмахнулся Ичиго. – Что было с тобой?
Шиффер снова посмотрел в сторону календаря на стене. Прикрыл глаза и сказал…

Всё повторялось.
Он не слышал, не говорил, не дышал, не чувствовал запахов и прикосновений.
Вокруг была абсолютная темнота – отчего-то он знал, что высмотреть в ней уже ничего не удастся. Оставалось только идти вперёд – или притворяться, что идёт, позволять собственному сознанию строить иллюзии.
Он держался на уверенности в себе. В своих силах. Она не подводила его с тех пор, как он переродился в это. Только она.
И память. Она всё время пыталась ускользнуть, он это отчётливо ощущал, и потому прогонял, вертел в сознании все свои воспоминания, анализировал – без перерыва.
Это действительно было важно.
Потом он пришёл куда-то. Теперь кость закрывала и его глаза тоже, но он знал это, понимал отчётливо, как будто вместо всех в одночасье потерянных чувств ему дали новое, более мощное.
Сотни, тысячи, миллионы душ, миллионы песчинок, подземные катакомбы и бесконечные белые равнины, зима и лето, смерть, смерть, смерть.
Была вероятность, что он просто сходит с ума.
А потом он вспомнил.
Его зовут – Улькиорра Шиффер.
Он называется – Уэко Мундо.

Шиффер снова посмотрел в сторону календаря на стене. Прикрыл глаза и сказал:
- Не помню.
Ичиго смерил его внимательным взглядом, но ничего не сказал.
На кухне было тепло, почти уютно – только на полу и скатерти кое-где были тёмные разводы и пятна. «Кровь» – понял Ичиго. Передёрнулся.
Было здорово, что он не обратил на это внимания, пока не поел.
Часы на полке тикали, холодильник – гудел, каким-то волшебным образом находясь во вполне рабочем состоянии.
Ичиго пытался придумать, что делать дальше.