или прыскучий чай правит миром(с)
Тема: О любви
Название: Росток
Автор: Murury
Бета: Сатанринь
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Айзен, Кьёка Суйгецу, Ишшин, Ичиго
Жанр: драма, кажется
Рейтинг: PG
Саммари: У Ичиго самая лучшая мама на свете(с)
И к нему естьнцшный очешуительный арт от Vitce 
читать дальшеАйзен ухватился руками за край колодца, подтянулся, упёрся локтем во влажно хлюпнувший мох. Живот даже сквозь вымокшую одежду неприятно царапнула старая кирпичная кладка. Соуске из последних сил выполз из чёрного зева и упал на мягкие, пахнущие затхлостью жёлто-зелёные мхи. Зарылся в них ладонями, достав кончиками пальцев до влажной тёплой земли.
Некоторые шинигами оказывались во внутреннем мире без особых усилий, а кому-то приходилось прорываться туда долго и тяжело.
— Ну? — спросил Айзен едва слышно.
(Мох щекотал его губы)
Повторил громче:
— Ну, как успехи?
В ответ послышался странный, тонкий всхлип — и женский голос, торопливо и неразборчиво что-то шепчущий. Через пару мгновений Айзен разобрал сквозь шум в ушах:
— Встань и посмотри сам.
Голос звучал насмешливо, насмешливо и гордо.
Айзен встал на четвереньки, потом на колени и только после этого — на ноги, немного пошатнувшись.
Внутренний мир отбирал у него ставшие привычными силу и ловкость. Кьёка говорила: «Используй голову!» тогда, когда ещё осмеливалась кричать на него. Айзен так и не придумал, каким образом использовать голову на дне колодца с ледяной и гнилой водой, потому всякий внеочередной визит сюда превращался в испытание на выживаемость.
Айзен протёр очки мокрой полой косоде: те стали ещё грязнее. Вздохнул — и отбросил туда, где кончался мох и начиналась тёмная болотная жижа, непрозрачной зеркальной гладью простиравшаяся до горизонта. Она сыто булькнула. Айзен провёл рукой по волосам и посмотрел наконец в ту сторону, откуда до этого доносился женский голос.
Соуске титаническим усилием воли подавил желание протереть глаза и прочесть парочку рассеивающих иллюзии кидо порядком повыше. И уйти отсюда подальше, пожалуй.
Кьёка Суйгецу сидела в роскошном и ужасно неудобном на вид кресле из корней, мха и пушистой, невесомой белой плесени. На драных джинсах — следы грязи и травяного сока.
Айзен шагнул ближе, продолжая разглядывать свёрток в её руках. Протянул руку — и замер, так и не дотронувшись.
Кьёка уже и не помнила, когда он в последний раз вёл себя… подобным образом.
Она на миг подняла взгляд, улыбнулась Айзену и перехватила ребёнка поудобнее — тот так и не оторвался от её груди.
За спиной Соуске послышался гулкий лязг (воздух вздрогнул, звук заметался между его слоями) — это встала на место крышка колодца.
Он не обернулся и не вздрогнул. Спросил, понижая голос:
— Откуда у тебя молоко? Ты ведь зампакто.
— У меня нет молока.
Кьёка оторвала малыша от себя — тот издал совсем не детский, рычащий всхрип, потянувшись обратно, — Соуске успел заметить у него на губах кровь. Кьёка тихо засмеялась и погладила маленького монстра по голове.
Айзен нахмурился, поджал губы:
— Что ты выносила?
— Тебе нужен был ребёнок-чистокровка, я выносила тебе ребёнка-чистокровку, — она неловко пожала плечами.
Кьёка не была смущена; просто ребёнок мешал ей.
Айзен сел напротив них, на выпирающий из влажной земли огромный, подгнивший у основания корень несуществующего дерева. Наклонился вперёд, опираясь локтями о колени, и сложил пальцы в замок.
Кьёка Суйгецу кормила своего ребёнка. Где-то у Айзена между рёбер поселилось неясное, тянущее чувство, оно дразнило и щекотало горло изнутри — реяцу уходила, утекала медленно, как вода, спадающая после половодья.
Каков же должен был быть голод этого существа, если Айзен смог заметить это?..
Он присмотрелся. Рыжий пух на голове, пухлые щёки и ладони, мутные светлые глаза.
Ребёнок как ребёнок.
— Как назовёшь?
Кьёка посмотрела вверх, в мутное зеленоватое небо, похожее на бутылочное стекло. Задумалась. Айзен не мог оторвать взгляда от движущихся губ малыша у неё на груди — слишком жадных, слишком. По коже Кьёки Суйгецу и ребёнка бродили холодные зеленоватые отсветы, прибавляя их облику дёргающей нервы противоестественности.
Иначе и быть не могло.
Подул ветер, принеся аромат далёких цветов и сладкий запах гниения.
От Кьёки тоже пахло сладко. Но эта сладость была совсем другой: так пахнут кормящие матери — молоком, домом, младенцем. Айзен не знал, почему вдруг от Кьёки запахло молоком, и отчего-то это его волновало.
— Не знаю, — сказала она, наконец, — может быть, лучше дать ему номер?
— Номер? — удивился Соуске.
Кьёка сделала неопределённый, витиеватый жест ладонью, склонила голову набок, глядя куда-то вдаль.
— Да, номер. Сколько йен у тебя в кармане, Соуске?
— Пятнадцать, кажется.
— Пятнадцать, — задумчиво повторила Кьёка, с усилием отняла ребёнка от груди, приподняла, задумчиво глядя ему в глаза, — Чудно. Ну, привет… Ичиго.
Взгляд ребёнка был сонным и бессмысленным. Он не плакал, не двигался, просто висел у неё на руках, как тряпичная кукла.
Его рот был перепачкан в крови.
— Хочешь подержать? — Кьёка протянула ребёнка Айзену.
— Не сейчас, — скривился Соуске.
— Ну ладно. Эй, знаешь, я думаю, нам пора.
Она встала на ноги, положила ребёнка на своё кресло (не очень-то бережно) одёрнула ядовито-оранжевую футболку с надписью «КОКАИН!!!». Сдёрнула резинку, пригладила рыжие волосы (лучше не стало), снова наспех собрала их в хвост.
— Масаки, — окликнул её Айзен.
— М?
— Урахара Киске. Не попадайся ему.
— Ладно.
Куросаки Масаки подхватила сына на руки, толкнула ногой жестяную ржавую крышку колодца и спрыгнула вниз — через несколько секунд послышался всплеск.
Айзен запрокинул голову, подставляя лицо рассеянным лучам здешнего зеленоватого света, и прикрыл глаза.
В нём почти ничего не осталось от того неприятного вялого младенца, что Соуске видел в последний раз. Рыжий, улыбчивый, кареглазый — самый обычный мальчишка лет… (Айзен подсчитал про себя) лет четырёх.
Он хватался за руку Кьёки Суйгецу, пугливо жался к ней, когда кто-то из прохожих проходил слишком близко, улыбался ей.
Какой-то юный Пустой уже с минуту не мог подняться на лапы — реяцу мальчика прижала его хитиновым пузом к асфальту надёжнее, чем тысяча связывающих кидо.
Айзен полоснул катаной по его шее, проходя мимо, чихнул, когда одна из голубых искр, посыпавшихся во все стороны, чуть не угодила ему в нос.
Подошёл к Масаки и Ичиго, на ходу убирая меч в ножны.
Было пасмурно и жарко, как в тропиках.
— Привет, — сказал Соуске.
— Привет, — ответила Кьёка.
Ичиго поднял на него любопытный взгляд.
— Ты кто?
— Человек, - ответил Айзен.
Повернулся было к Масаки, чтобы поговорить с ней, но Ичиго нахмурился и коротко, почти с вызовом бросил:
— Врёшь.
Теперь Соуске улыбнулся. Протянул руку и потрепал Ичиго по рыжим вихрам.
— Вру.
Тот не увернулся и не стал дружелюбнее — схватил мать за руку и остановил на Соуске пристальный, опасливый и любопытный взгляд.
Кьёка склонила голову набок. Отобрала осторожно свою ладонь у сына и положила ему на плечо, ненавязчиво притягивая к себе. Она не собиралась одёргивать ни Ичиго, ни, тем более, Айзена.
Пять лет пролетели как миг, маленький монстр научился думать, есть, ходить и плакать, но монстром от этого быть не перестал.
Соуске предложил Кьёке локоть — она кивнула и осторожно положила на него вторую ладонь. Они чинно пошли по тротуару, будто какая-нибудь гайдзинская пара столетней давности. Кьёка молчала — Айзен слушал её и молча же раздавал указания, сосредоточенно глядя себе под ноги.
Ичиго послушно шёл за матерью, заглядываясь на витрины и не обращая больше на Соуске никакого внимания.
Они оба — и папа, и мама — часто разговаривали со всякими странными людьми.
С невидимками.
Ичиго привык.
Он вошёл в дом, не позвонив и не постучав, просто открыл дверь и всё.
Повесил куртку на крючок, прошёл мимо спящего на диване Ишшина на второй этаж — ступени едва слышно поскрипывали под весом гигая.
Масаки сидела в детской.
Сидела не одна.
Айзен помедлил, прежде чем задать вопрос.
— Кьёка Суйгецу. Что. Это.
— Дети, — отозвалась Масаки, — мои девочки. Юзу и Карин.
— Мне не интересно, как их зовут. Откуда?
Кьёка глянула на Айзена с явным раздражением.
— От Ишшина.
— Я…
— Я хотела детей. Просто детей, Соуске.
Айзен молча смотрел на неё.
Пыль кружилась, падала вверх и летела вниз, иногда мелькая вспышками в тусклом луче солнца из плохо зашторенного окна. Кьёка смотрела куда угодно, только не на Айзена. Покачивала колыбель, дёргая её почти нервно.
Айзен отвернулся, посмотрел в сторону — наткнулся взглядом на низкий журнальный стол. По нему были разбросаны цветные карандаши и рисунки, смятые, кое-где — расцарапанные и порванные специально.
Самым узнаваемым был Менос Гранде (в чепце, с клубком и спицами в руках).
— Как Ичиго? — спросил Соуске.
— Растёт. Учится. Улыбается, — сказала Кьёка.
— Хорошо, — сказал Айзен. Коротко взглянул на колыбель и бросил: — Играйся. Пока у тебя есть на это время.
Кьёка незаметно вздохнула.
Её больше не радовали визиты Айзена.
Айзен положил ногу на ногу, откинулся на диване назад, развернул газету. Скосил взгляд на Ишшина.
— Доброе утро.
— Ага, — ответил тот, азартно глядя на экран.
Масаки неодобрительно покачала головой, поймав взгляд Соуске, и ушла в другую комнату.
Куросаки Ишшин продолжал Айзена не замечать.
Даже вздумай тот станцевать стриптиз на столе или, скажем, укусить Ишшина за ногу — не заметил бы.
Соуске отложил газету на журнальный столик, снял очки и устроился поудобнее, не поднимая ног на диван — приготовился вздремнуть.
На втором этаже снова на два голоса заплакали девочки. Кьёка Суйгецу вылетела из кухни, помчалась наверх, будто Юзу с Карин по меньшей мере кто-то пожирал. К груди она прижимала пару бутылочек со смесью.
У неё не было молока, но кормить дочерей своей кровью она не собиралась.
Ичиго сидел у Ишшина на коленях и болтал, болтал, болтал. Тот едва успевал отвечать на его вопросы, а мальчишка ещё и дотошно выпытывал у… хм, отца подробности.
Куросаки Ичиго рос пытливым, настырным и пугливым. Наивным, как новорожденный Пустой.
— Почему меня зовут Ичиго? Почему, почему, почему?
С каждым «почему» малыш с явным удовольствием заезжал папочке кулаком в живот. Сначала Ишшин мужественно терпел, потом бережно перехватил его руку за запястье и завернул за спину — не больно, зато безопасно для себя.
Начал очень ласково:
— Сынок, твоё имя состоит из двух…
Айзен даже заслушался, подперев подбородок кулаком. Ишшин врал вдохновенно и очень честно, Соуске и сам, пожалуй, поверил бы. Подумать только, пятнадцать йен…
Кьёка Суйгецу неслышно подошла сзади, облокотилась грудью о кресло и притянула Айзена к себе за плечи, обняла. Положила подбородок ему на плечо.
— Я так люблю их, — сказала.
— Да ну.
— Очень люблю.
Она погладила его по шее ледяными пальцами и потёрлась носом за ухом. Айзен вздохнул и закрыл глаза, расслабляясь.
— Люби, — сказал он, — раз уж тебе больше нечего делать.
Масаки фыркнула и пошла к мужу, на ходу начиная что-то рассказывать.
Сверху послышался надрывный, отчаянный крик.
Айзен поднял голову и спросил:
— Что там происходит?
— Злобные зубные феи, — пробормотала Кьёка, сосредоточенно помешивая что-то в кастрюле.
Отложила поварёшку, кинула в варево специй — сначала жёлтых, одну ложку, потом красных — полторы.
— Что, прости? — Айзен снял очки, недоумённо глядя ей в спину.
— Кошмары, — отмахнулась она, — у него вчера выпал первый зуб.
Выключила конфорку, накрыла кастрюлю какой-то тканью. Села напротив — раскрасневшаяся, отвратительно живая. Айзен не любил, когда она была такой. Он вообще не любил ложь, на самом-то деле.
— Объясни, — попросил он негромко.
Сверху слышалось непрерывное, истерическое хныканье и иногда громкое и протяжное — «Мама!».
— Ну, — Масаки посмотрела в сторону, — я воспитываю его, — порылась в кармане фартука и выудила круглую серебряную монетку без чеканки, — смотри, что я приготовила. Положу ему под подушку.
Она говорила шёпотом и радостно, с детской непосредственностью.
Айзен откинулся на стуле, скривил губы и медленно, уничижающе похлопал в ладоши.
— Потрясающе, — сказал он.
Масаки пожала плечами и пододвинула к нему вазочку с печеньем.
Со второго этажа слышались слабые удары, как будто кто-то бессильно колотился в запертую дверь.
— А ты уверена, что это безопасно? — задумчиво спросил Соуске.
Ичиго лежал на полу, бледный и неподвижный, как труп. Рыжие волосы налипли на взмокший лоб, костяшки пальцев содраны об дверь, рот приоткрыт.
Кьёка беззаботно пожала плечами, перешагнула через Ичиго и сказала:
— Думаю, да, — и задёрнула шторы.
Айзен присел рядом с ним на корточки, осторожно взял за подбородок. Повертел голову Ичиго из стороны в сторону, разглядывая.
Ичиго открыл глаза. В них был ужас — море всепоглощающего, ирреального ужаса.
Вздёрнулся было, но поймал взгляд Айзена — спокойный, ласковый. Замер на пару мгновений и дёрнул подбородком, сбрасывая его руку. Огляделся, как будто растерянно — остановил взгляд на Масаки.
— Ты не пришла, — сказал он тихо и потрясённо, — это ты велела им прийти ко мне.
— Забудь, — холодно бросила Кьёка Суйгецу, — спать.
Ичиго дёрнулся, как будто натолкнулся на что-то (меч, например) и обмяк, свалившись Айзену на руки.
— Ты жестокая мать, — сказал тот без выражения, поднимаясь на ноги.
Уложил Ичиго в постель, укутал в покрывало.
— Будто бы тебе есть до этого какое-то дело, — Масаки фыркнула, — я добрая, ласковая, заботливая, благополучная. У меня не болит голова и не бывает плохого настроения. Я идеальная мать, Соуске.
— Не сомневаюсь, — Айзен держал руку у Ичиго на лбу, — но будь аккуратнее. Он нужен мне в своём уме, когда подрастёт.
— Он нужен тебе абсолютно подконтрольный, когда подрастёт, — с нажимом сказала Кьёка, — не мешай мне воспитывать его, Соуске.
Сначала Айзен решил, что ему показалось — эта угроза в голосе его собственного зампакто.
Но нет — Масаки стояла, скрестив руки на груди и опасно прищурившись. Угрожающе подалась вперёд. Соуске медленно перевёл взгляд с Кьёки на мальчишку и обратно. Заметил мягко:
— Кажется, ты слишком долго ходила на свободе.
— Нет, — быстро сказала она.
Её глаза распахнулись, она сделала маленький шаг назад, выпрямившись.
— Нет?
— Нет. Прости. Я… забылась.
Она отвела взгляд. За стеной заплакал кто-то из девочек, но она даже не двинулась с места.
На самом деле ей было почти всё равно. Кьёка Суйгецу была ребёнком, больше ребёнком, чем её дети. Она воспринимала их всех — Ишшина, Ичиго, Юзу с Карин — как больших говорящих кукол, и собиралась холить, лелеять и любить их, пока не надоест.
Айзен прикрыл глаза и кивнул:
— Принимается. Но будь любезна принять к сведению: он не должен вырасти в то… что я сегодня слышал. Прекрати пестовать в нём слабости. Ясно?
— Да, — Масаки склонила голову.
Соуске убрал ладонь со лба Ичиго, встал и сказал, взявшись за ручку двери:
— До свидания, Кьёка Суйгецу.
Масаки валялась на земле, раскинув руки в стороны и неестественно вывернув шею. Её волосы разметались, смешались с травой и грязью. Ичиго лежал под ней — без сознания и очень бледный. Айзен даже забеспокоился немного: вдруг простудится?
Подошёл ближе, чуть не наступив на жирную коричневую жабу.
Присел. Осторожно убрал волосы Кьёки с её шеи и проверил пульс — его не было, как и ожидалось.
— Щекотно, — фыркнула мёртвая Масаки.
— Наигралась? — спросил Айзен.
— Да. Думаю, да. И дала им всё, что могла… — она сделала паузу, — Ммм, он вот-вот очнётся, доведи его домой, хорошо?
— Разумеется, — Соуске усмехнулся, — надеюсь, я приглашён на похороны?
— Так и быть. Всё, молчи, я умерла.
Все друзья уже разошлись, а они ещё стояли там — у свежего постамента. Ишшин, задумчиво выкуривающий десятую или двадцатую сигарету, Ичиго, замерший, даже не плачущий (Кьёка одобрительно заворчала где-то во внутреннем мире, Айзен погладил её по ножнам).
И вдруг Соуске почувствовал взгляд — пристальный и тяжёлый, как солнце.
Медленно поднял голову.
Ишшин смотрел прямо ему в глаза, глухо, зло и бессильно. Как будто видел. Как будто иллюзия прохудилась. Ичиго стоял, остановившимся взглядом уставившись в выбитые на камне иероглифы. Цветы он давно выронил.
Айзен поправил очки и медленно опустил руку на рукоять зампакто, не отводя взгляд. Кьёка не показывалась, дремала в ножнах.
Ишшин так ничего и не сказал. Поднял Ичиго на руки, прошёл мимо, едва не задев плечом — не заметил или сделал вид?..
Соуске закрыл глаза и усмехнулся.
Кьёка улыбнулась ему, потянулась всем телом, сдвигая подгнивший мох и пачкая волосы в грязи.
Соуске присел рядом на корточки. Провёл раскрытой ладонью по её животу, задрав футболку, легко сжал грудь, словно проверяя реакцию. Взял за подбородок и погладил его большим пальцем. Он делал это почти машинально, как будто ласкал приблудившуюся кошку.
Вздохнул и убрал руку, сказал:
— Кьёка Суйгецу.
— Да?
— Убери этот облик. Покончим с этим.
— Как скажешь.
Куросаки Масаки пропала, исчезла насовсем всего за миг. Рассыпалась трухой и истлела.
Айзен держал ладонь на шершавой и скользкой чёрной коре.
Айзен прижимался лбом к огромному, изломанному и корявому дереву со множеством дупел, сидел, опутанный подгнивающими тёмными побегами, и рассеяно поглаживал корень, попавшийся под руку.
Чёрный и гнилой, почти неузнаваемый в своём уродстве ясень.
От его коры пахло мокрой древесиной, гнилью и едва заметно – молоком.
Корни уходили глубоко в землю, питали и пили из Айзена Соуске все соки, весь его разум по капле.
Голые ветви оплетали небеса.
— Соскучился, — сказало дерево.
Оно не двигалось под ветром, не скрипело — стояло единственной надёжной опорой этого мира, опорой, которая пожирала сама себя.
— Устал, — поправил Айзен.
— Так поспи. Отдохни. Побудь со мной.
Один из побегов будто случайно забрался под его косоде, щекотно дотронулся до живота — Соуске покачал головой. Потёрся щекой о мокрую кору Кьёки Суйгецу и резко поднялся на ноги, сбрасывая с себя все ростки, корни и мысли.
— Нет, — сказал, — у меня много дел.
Толкнул ногой проржавевшую за последние девять лет насквозь крышку колодца. Спрыгнул вниз.
Там осталось так мало воды, что очень скоро ему придется рисковать сломать себе шею всякий раз, когда нужно будет уходить.
Киске смотрел куда-то в сторону, пусто и устало. Наверняка размышлял об убежавшем дома молоке.
Кидо выворачивало, ломало, скручивало всё внутри Айзена, втягивало в себя реяцу, как водоворот, сматывало нервы в клубки, упаковывая его тщательно, будто подарок лучшему другу.
В голове Соуске роилось множество мыслей, планов, он уже почти решил, как станет выбираться из Улья, но…
Ичиго поднял взгляд и улыбнулся ему, не хмурясь, не кривясь. Надломлено и знакомо — но совсем непохоже на того Ичиго, которого Айзен знал. По позвоночнику прошёл холодок, сквозь боль, сквозь все ощущения в изменяющемся теле.
Соуске почувствовал на лице дуновение ветра — молоко, цветы и мокрое дерево, но никакой гнильцы. Он глубоко и исступленно вдохнул несколько раз, чувствуя, как липкая белая масса кидо наползает на лицо.
Вот это сюрприз. Курьёз.
Губы Ичиго задвигались — Айзен ничего не слышал, но этого и не требовалось.
— Забудь, — неслышно велел тот. — Спать.
Название: Росток
Автор: Murury
Бета: Сатанринь
Команда: Блич_Спецназ
Персонажи: Айзен, Кьёка Суйгецу, Ишшин, Ичиго
Жанр: драма, кажется
Рейтинг: PG
Саммари: У Ичиго самая лучшая мама на свете(с)
И к нему есть
читать дальшеАйзен ухватился руками за край колодца, подтянулся, упёрся локтем во влажно хлюпнувший мох. Живот даже сквозь вымокшую одежду неприятно царапнула старая кирпичная кладка. Соуске из последних сил выполз из чёрного зева и упал на мягкие, пахнущие затхлостью жёлто-зелёные мхи. Зарылся в них ладонями, достав кончиками пальцев до влажной тёплой земли.
Некоторые шинигами оказывались во внутреннем мире без особых усилий, а кому-то приходилось прорываться туда долго и тяжело.
— Ну? — спросил Айзен едва слышно.
(Мох щекотал его губы)
Повторил громче:
— Ну, как успехи?
В ответ послышался странный, тонкий всхлип — и женский голос, торопливо и неразборчиво что-то шепчущий. Через пару мгновений Айзен разобрал сквозь шум в ушах:
— Встань и посмотри сам.
Голос звучал насмешливо, насмешливо и гордо.
Айзен встал на четвереньки, потом на колени и только после этого — на ноги, немного пошатнувшись.
Внутренний мир отбирал у него ставшие привычными силу и ловкость. Кьёка говорила: «Используй голову!» тогда, когда ещё осмеливалась кричать на него. Айзен так и не придумал, каким образом использовать голову на дне колодца с ледяной и гнилой водой, потому всякий внеочередной визит сюда превращался в испытание на выживаемость.
Айзен протёр очки мокрой полой косоде: те стали ещё грязнее. Вздохнул — и отбросил туда, где кончался мох и начиналась тёмная болотная жижа, непрозрачной зеркальной гладью простиравшаяся до горизонта. Она сыто булькнула. Айзен провёл рукой по волосам и посмотрел наконец в ту сторону, откуда до этого доносился женский голос.
Соуске титаническим усилием воли подавил желание протереть глаза и прочесть парочку рассеивающих иллюзии кидо порядком повыше. И уйти отсюда подальше, пожалуй.
Кьёка Суйгецу сидела в роскошном и ужасно неудобном на вид кресле из корней, мха и пушистой, невесомой белой плесени. На драных джинсах — следы грязи и травяного сока.
Айзен шагнул ближе, продолжая разглядывать свёрток в её руках. Протянул руку — и замер, так и не дотронувшись.
Кьёка уже и не помнила, когда он в последний раз вёл себя… подобным образом.
Она на миг подняла взгляд, улыбнулась Айзену и перехватила ребёнка поудобнее — тот так и не оторвался от её груди.
За спиной Соуске послышался гулкий лязг (воздух вздрогнул, звук заметался между его слоями) — это встала на место крышка колодца.
Он не обернулся и не вздрогнул. Спросил, понижая голос:
— Откуда у тебя молоко? Ты ведь зампакто.
— У меня нет молока.
Кьёка оторвала малыша от себя — тот издал совсем не детский, рычащий всхрип, потянувшись обратно, — Соуске успел заметить у него на губах кровь. Кьёка тихо засмеялась и погладила маленького монстра по голове.
Айзен нахмурился, поджал губы:
— Что ты выносила?
— Тебе нужен был ребёнок-чистокровка, я выносила тебе ребёнка-чистокровку, — она неловко пожала плечами.
Кьёка не была смущена; просто ребёнок мешал ей.
Айзен сел напротив них, на выпирающий из влажной земли огромный, подгнивший у основания корень несуществующего дерева. Наклонился вперёд, опираясь локтями о колени, и сложил пальцы в замок.
Кьёка Суйгецу кормила своего ребёнка. Где-то у Айзена между рёбер поселилось неясное, тянущее чувство, оно дразнило и щекотало горло изнутри — реяцу уходила, утекала медленно, как вода, спадающая после половодья.
Каков же должен был быть голод этого существа, если Айзен смог заметить это?..
Он присмотрелся. Рыжий пух на голове, пухлые щёки и ладони, мутные светлые глаза.
Ребёнок как ребёнок.
— Как назовёшь?
Кьёка посмотрела вверх, в мутное зеленоватое небо, похожее на бутылочное стекло. Задумалась. Айзен не мог оторвать взгляда от движущихся губ малыша у неё на груди — слишком жадных, слишком. По коже Кьёки Суйгецу и ребёнка бродили холодные зеленоватые отсветы, прибавляя их облику дёргающей нервы противоестественности.
Иначе и быть не могло.
Подул ветер, принеся аромат далёких цветов и сладкий запах гниения.
От Кьёки тоже пахло сладко. Но эта сладость была совсем другой: так пахнут кормящие матери — молоком, домом, младенцем. Айзен не знал, почему вдруг от Кьёки запахло молоком, и отчего-то это его волновало.
— Не знаю, — сказала она, наконец, — может быть, лучше дать ему номер?
— Номер? — удивился Соуске.
Кьёка сделала неопределённый, витиеватый жест ладонью, склонила голову набок, глядя куда-то вдаль.
— Да, номер. Сколько йен у тебя в кармане, Соуске?
— Пятнадцать, кажется.
— Пятнадцать, — задумчиво повторила Кьёка, с усилием отняла ребёнка от груди, приподняла, задумчиво глядя ему в глаза, — Чудно. Ну, привет… Ичиго.
Взгляд ребёнка был сонным и бессмысленным. Он не плакал, не двигался, просто висел у неё на руках, как тряпичная кукла.
Его рот был перепачкан в крови.
— Хочешь подержать? — Кьёка протянула ребёнка Айзену.
— Не сейчас, — скривился Соуске.
— Ну ладно. Эй, знаешь, я думаю, нам пора.
Она встала на ноги, положила ребёнка на своё кресло (не очень-то бережно) одёрнула ядовито-оранжевую футболку с надписью «КОКАИН!!!». Сдёрнула резинку, пригладила рыжие волосы (лучше не стало), снова наспех собрала их в хвост.
— Масаки, — окликнул её Айзен.
— М?
— Урахара Киске. Не попадайся ему.
— Ладно.
Куросаки Масаки подхватила сына на руки, толкнула ногой жестяную ржавую крышку колодца и спрыгнула вниз — через несколько секунд послышался всплеск.
Айзен запрокинул голову, подставляя лицо рассеянным лучам здешнего зеленоватого света, и прикрыл глаза.
В нём почти ничего не осталось от того неприятного вялого младенца, что Соуске видел в последний раз. Рыжий, улыбчивый, кареглазый — самый обычный мальчишка лет… (Айзен подсчитал про себя) лет четырёх.
Он хватался за руку Кьёки Суйгецу, пугливо жался к ней, когда кто-то из прохожих проходил слишком близко, улыбался ей.
Какой-то юный Пустой уже с минуту не мог подняться на лапы — реяцу мальчика прижала его хитиновым пузом к асфальту надёжнее, чем тысяча связывающих кидо.
Айзен полоснул катаной по его шее, проходя мимо, чихнул, когда одна из голубых искр, посыпавшихся во все стороны, чуть не угодила ему в нос.
Подошёл к Масаки и Ичиго, на ходу убирая меч в ножны.
Было пасмурно и жарко, как в тропиках.
— Привет, — сказал Соуске.
— Привет, — ответила Кьёка.
Ичиго поднял на него любопытный взгляд.
— Ты кто?
— Человек, - ответил Айзен.
Повернулся было к Масаки, чтобы поговорить с ней, но Ичиго нахмурился и коротко, почти с вызовом бросил:
— Врёшь.
Теперь Соуске улыбнулся. Протянул руку и потрепал Ичиго по рыжим вихрам.
— Вру.
Тот не увернулся и не стал дружелюбнее — схватил мать за руку и остановил на Соуске пристальный, опасливый и любопытный взгляд.
Кьёка склонила голову набок. Отобрала осторожно свою ладонь у сына и положила ему на плечо, ненавязчиво притягивая к себе. Она не собиралась одёргивать ни Ичиго, ни, тем более, Айзена.
Пять лет пролетели как миг, маленький монстр научился думать, есть, ходить и плакать, но монстром от этого быть не перестал.
Соуске предложил Кьёке локоть — она кивнула и осторожно положила на него вторую ладонь. Они чинно пошли по тротуару, будто какая-нибудь гайдзинская пара столетней давности. Кьёка молчала — Айзен слушал её и молча же раздавал указания, сосредоточенно глядя себе под ноги.
Ичиго послушно шёл за матерью, заглядываясь на витрины и не обращая больше на Соуске никакого внимания.
Они оба — и папа, и мама — часто разговаривали со всякими странными людьми.
С невидимками.
Ичиго привык.
Он вошёл в дом, не позвонив и не постучав, просто открыл дверь и всё.
Повесил куртку на крючок, прошёл мимо спящего на диване Ишшина на второй этаж — ступени едва слышно поскрипывали под весом гигая.
Масаки сидела в детской.
Сидела не одна.
Айзен помедлил, прежде чем задать вопрос.
— Кьёка Суйгецу. Что. Это.
— Дети, — отозвалась Масаки, — мои девочки. Юзу и Карин.
— Мне не интересно, как их зовут. Откуда?
Кьёка глянула на Айзена с явным раздражением.
— От Ишшина.
— Я…
— Я хотела детей. Просто детей, Соуске.
Айзен молча смотрел на неё.
Пыль кружилась, падала вверх и летела вниз, иногда мелькая вспышками в тусклом луче солнца из плохо зашторенного окна. Кьёка смотрела куда угодно, только не на Айзена. Покачивала колыбель, дёргая её почти нервно.
Айзен отвернулся, посмотрел в сторону — наткнулся взглядом на низкий журнальный стол. По нему были разбросаны цветные карандаши и рисунки, смятые, кое-где — расцарапанные и порванные специально.
Самым узнаваемым был Менос Гранде (в чепце, с клубком и спицами в руках).
— Как Ичиго? — спросил Соуске.
— Растёт. Учится. Улыбается, — сказала Кьёка.
— Хорошо, — сказал Айзен. Коротко взглянул на колыбель и бросил: — Играйся. Пока у тебя есть на это время.
Кьёка незаметно вздохнула.
Её больше не радовали визиты Айзена.
Айзен положил ногу на ногу, откинулся на диване назад, развернул газету. Скосил взгляд на Ишшина.
— Доброе утро.
— Ага, — ответил тот, азартно глядя на экран.
Масаки неодобрительно покачала головой, поймав взгляд Соуске, и ушла в другую комнату.
Куросаки Ишшин продолжал Айзена не замечать.
Даже вздумай тот станцевать стриптиз на столе или, скажем, укусить Ишшина за ногу — не заметил бы.
Соуске отложил газету на журнальный столик, снял очки и устроился поудобнее, не поднимая ног на диван — приготовился вздремнуть.
На втором этаже снова на два голоса заплакали девочки. Кьёка Суйгецу вылетела из кухни, помчалась наверх, будто Юзу с Карин по меньшей мере кто-то пожирал. К груди она прижимала пару бутылочек со смесью.
У неё не было молока, но кормить дочерей своей кровью она не собиралась.
Ичиго сидел у Ишшина на коленях и болтал, болтал, болтал. Тот едва успевал отвечать на его вопросы, а мальчишка ещё и дотошно выпытывал у… хм, отца подробности.
Куросаки Ичиго рос пытливым, настырным и пугливым. Наивным, как новорожденный Пустой.
— Почему меня зовут Ичиго? Почему, почему, почему?
С каждым «почему» малыш с явным удовольствием заезжал папочке кулаком в живот. Сначала Ишшин мужественно терпел, потом бережно перехватил его руку за запястье и завернул за спину — не больно, зато безопасно для себя.
Начал очень ласково:
— Сынок, твоё имя состоит из двух…
Айзен даже заслушался, подперев подбородок кулаком. Ишшин врал вдохновенно и очень честно, Соуске и сам, пожалуй, поверил бы. Подумать только, пятнадцать йен…
Кьёка Суйгецу неслышно подошла сзади, облокотилась грудью о кресло и притянула Айзена к себе за плечи, обняла. Положила подбородок ему на плечо.
— Я так люблю их, — сказала.
— Да ну.
— Очень люблю.
Она погладила его по шее ледяными пальцами и потёрлась носом за ухом. Айзен вздохнул и закрыл глаза, расслабляясь.
— Люби, — сказал он, — раз уж тебе больше нечего делать.
Масаки фыркнула и пошла к мужу, на ходу начиная что-то рассказывать.
Сверху послышался надрывный, отчаянный крик.
Айзен поднял голову и спросил:
— Что там происходит?
— Злобные зубные феи, — пробормотала Кьёка, сосредоточенно помешивая что-то в кастрюле.
Отложила поварёшку, кинула в варево специй — сначала жёлтых, одну ложку, потом красных — полторы.
— Что, прости? — Айзен снял очки, недоумённо глядя ей в спину.
— Кошмары, — отмахнулась она, — у него вчера выпал первый зуб.
Выключила конфорку, накрыла кастрюлю какой-то тканью. Села напротив — раскрасневшаяся, отвратительно живая. Айзен не любил, когда она была такой. Он вообще не любил ложь, на самом-то деле.
— Объясни, — попросил он негромко.
Сверху слышалось непрерывное, истерическое хныканье и иногда громкое и протяжное — «Мама!».
— Ну, — Масаки посмотрела в сторону, — я воспитываю его, — порылась в кармане фартука и выудила круглую серебряную монетку без чеканки, — смотри, что я приготовила. Положу ему под подушку.
Она говорила шёпотом и радостно, с детской непосредственностью.
Айзен откинулся на стуле, скривил губы и медленно, уничижающе похлопал в ладоши.
— Потрясающе, — сказал он.
Масаки пожала плечами и пододвинула к нему вазочку с печеньем.
Со второго этажа слышались слабые удары, как будто кто-то бессильно колотился в запертую дверь.
— А ты уверена, что это безопасно? — задумчиво спросил Соуске.
Ичиго лежал на полу, бледный и неподвижный, как труп. Рыжие волосы налипли на взмокший лоб, костяшки пальцев содраны об дверь, рот приоткрыт.
Кьёка беззаботно пожала плечами, перешагнула через Ичиго и сказала:
— Думаю, да, — и задёрнула шторы.
Айзен присел рядом с ним на корточки, осторожно взял за подбородок. Повертел голову Ичиго из стороны в сторону, разглядывая.
Ичиго открыл глаза. В них был ужас — море всепоглощающего, ирреального ужаса.
Вздёрнулся было, но поймал взгляд Айзена — спокойный, ласковый. Замер на пару мгновений и дёрнул подбородком, сбрасывая его руку. Огляделся, как будто растерянно — остановил взгляд на Масаки.
— Ты не пришла, — сказал он тихо и потрясённо, — это ты велела им прийти ко мне.
— Забудь, — холодно бросила Кьёка Суйгецу, — спать.
Ичиго дёрнулся, как будто натолкнулся на что-то (меч, например) и обмяк, свалившись Айзену на руки.
— Ты жестокая мать, — сказал тот без выражения, поднимаясь на ноги.
Уложил Ичиго в постель, укутал в покрывало.
— Будто бы тебе есть до этого какое-то дело, — Масаки фыркнула, — я добрая, ласковая, заботливая, благополучная. У меня не болит голова и не бывает плохого настроения. Я идеальная мать, Соуске.
— Не сомневаюсь, — Айзен держал руку у Ичиго на лбу, — но будь аккуратнее. Он нужен мне в своём уме, когда подрастёт.
— Он нужен тебе абсолютно подконтрольный, когда подрастёт, — с нажимом сказала Кьёка, — не мешай мне воспитывать его, Соуске.
Сначала Айзен решил, что ему показалось — эта угроза в голосе его собственного зампакто.
Но нет — Масаки стояла, скрестив руки на груди и опасно прищурившись. Угрожающе подалась вперёд. Соуске медленно перевёл взгляд с Кьёки на мальчишку и обратно. Заметил мягко:
— Кажется, ты слишком долго ходила на свободе.
— Нет, — быстро сказала она.
Её глаза распахнулись, она сделала маленький шаг назад, выпрямившись.
— Нет?
— Нет. Прости. Я… забылась.
Она отвела взгляд. За стеной заплакал кто-то из девочек, но она даже не двинулась с места.
На самом деле ей было почти всё равно. Кьёка Суйгецу была ребёнком, больше ребёнком, чем её дети. Она воспринимала их всех — Ишшина, Ичиго, Юзу с Карин — как больших говорящих кукол, и собиралась холить, лелеять и любить их, пока не надоест.
Айзен прикрыл глаза и кивнул:
— Принимается. Но будь любезна принять к сведению: он не должен вырасти в то… что я сегодня слышал. Прекрати пестовать в нём слабости. Ясно?
— Да, — Масаки склонила голову.
Соуске убрал ладонь со лба Ичиго, встал и сказал, взявшись за ручку двери:
— До свидания, Кьёка Суйгецу.
Масаки валялась на земле, раскинув руки в стороны и неестественно вывернув шею. Её волосы разметались, смешались с травой и грязью. Ичиго лежал под ней — без сознания и очень бледный. Айзен даже забеспокоился немного: вдруг простудится?
Подошёл ближе, чуть не наступив на жирную коричневую жабу.
Присел. Осторожно убрал волосы Кьёки с её шеи и проверил пульс — его не было, как и ожидалось.
— Щекотно, — фыркнула мёртвая Масаки.
— Наигралась? — спросил Айзен.
— Да. Думаю, да. И дала им всё, что могла… — она сделала паузу, — Ммм, он вот-вот очнётся, доведи его домой, хорошо?
— Разумеется, — Соуске усмехнулся, — надеюсь, я приглашён на похороны?
— Так и быть. Всё, молчи, я умерла.
Все друзья уже разошлись, а они ещё стояли там — у свежего постамента. Ишшин, задумчиво выкуривающий десятую или двадцатую сигарету, Ичиго, замерший, даже не плачущий (Кьёка одобрительно заворчала где-то во внутреннем мире, Айзен погладил её по ножнам).
И вдруг Соуске почувствовал взгляд — пристальный и тяжёлый, как солнце.
Медленно поднял голову.
Ишшин смотрел прямо ему в глаза, глухо, зло и бессильно. Как будто видел. Как будто иллюзия прохудилась. Ичиго стоял, остановившимся взглядом уставившись в выбитые на камне иероглифы. Цветы он давно выронил.
Айзен поправил очки и медленно опустил руку на рукоять зампакто, не отводя взгляд. Кьёка не показывалась, дремала в ножнах.
Ишшин так ничего и не сказал. Поднял Ичиго на руки, прошёл мимо, едва не задев плечом — не заметил или сделал вид?..
Соуске закрыл глаза и усмехнулся.
Кьёка улыбнулась ему, потянулась всем телом, сдвигая подгнивший мох и пачкая волосы в грязи.
Соуске присел рядом на корточки. Провёл раскрытой ладонью по её животу, задрав футболку, легко сжал грудь, словно проверяя реакцию. Взял за подбородок и погладил его большим пальцем. Он делал это почти машинально, как будто ласкал приблудившуюся кошку.
Вздохнул и убрал руку, сказал:
— Кьёка Суйгецу.
— Да?
— Убери этот облик. Покончим с этим.
— Как скажешь.
Куросаки Масаки пропала, исчезла насовсем всего за миг. Рассыпалась трухой и истлела.
Айзен держал ладонь на шершавой и скользкой чёрной коре.
Айзен прижимался лбом к огромному, изломанному и корявому дереву со множеством дупел, сидел, опутанный подгнивающими тёмными побегами, и рассеяно поглаживал корень, попавшийся под руку.
Чёрный и гнилой, почти неузнаваемый в своём уродстве ясень.
От его коры пахло мокрой древесиной, гнилью и едва заметно – молоком.
Корни уходили глубоко в землю, питали и пили из Айзена Соуске все соки, весь его разум по капле.
Голые ветви оплетали небеса.
— Соскучился, — сказало дерево.
Оно не двигалось под ветром, не скрипело — стояло единственной надёжной опорой этого мира, опорой, которая пожирала сама себя.
— Устал, — поправил Айзен.
— Так поспи. Отдохни. Побудь со мной.
Один из побегов будто случайно забрался под его косоде, щекотно дотронулся до живота — Соуске покачал головой. Потёрся щекой о мокрую кору Кьёки Суйгецу и резко поднялся на ноги, сбрасывая с себя все ростки, корни и мысли.
— Нет, — сказал, — у меня много дел.
Толкнул ногой проржавевшую за последние девять лет насквозь крышку колодца. Спрыгнул вниз.
Там осталось так мало воды, что очень скоро ему придется рисковать сломать себе шею всякий раз, когда нужно будет уходить.
Киске смотрел куда-то в сторону, пусто и устало. Наверняка размышлял об убежавшем дома молоке.
Кидо выворачивало, ломало, скручивало всё внутри Айзена, втягивало в себя реяцу, как водоворот, сматывало нервы в клубки, упаковывая его тщательно, будто подарок лучшему другу.
В голове Соуске роилось множество мыслей, планов, он уже почти решил, как станет выбираться из Улья, но…
Ичиго поднял взгляд и улыбнулся ему, не хмурясь, не кривясь. Надломлено и знакомо — но совсем непохоже на того Ичиго, которого Айзен знал. По позвоночнику прошёл холодок, сквозь боль, сквозь все ощущения в изменяющемся теле.
Соуске почувствовал на лице дуновение ветра — молоко, цветы и мокрое дерево, но никакой гнильцы. Он глубоко и исступленно вдохнул несколько раз, чувствуя, как липкая белая масса кидо наползает на лицо.
Вот это сюрприз. Курьёз.
Губы Ичиго задвигались — Айзен ничего не слышал, но этого и не требовалось.
— Забудь, — неслышно велел тот. — Спать.
@темы: блич, фанфики, зелёные человечки
. 
